Историческая концепция в «Истории одного города».

Про дяденьку Салтыкова-Щедрина вам расскажут в предыдущих билетах, а мы сразу перейдем к «Истории одного города». Произведеньице аховое, создавалось в 1869-1870гг. Тургенев назвал «Историю…» «странной и поразительной книгой».

У «Истории…» немало общего с «Мертвыми душами» Гоголя — и там, и там вся Россия-матушка сведена в один губернский город, в обоих случаях с помощью сатирической типизации изображена «жизнь, находящаяся под игом безумия» (С.-Щ.) Конечно, у Гоголя нет откровенной фантастики, у него там градоначальников с фаршированной башкой, как мы помним, нет, но по Козловскому (об источниках в конце напишу), различие этих двух произведений в другом. Если Гоголь изображал уродливость современного ему общества, пустоту жизни русского провинциального города, то вырождающееся поместное дворянство (in a nutshell, художественно отразил определенный момент в жизни русского общества) — то С-Щ волнует давний и особенно больной для России вопрос взаимоотношений народа и самодержавной власти, «глуповцев» и «градоначальников». Соответственно, если у Гоголя панорама русской жизни, то Салтыков, обращаясь к вопросу, злободневному на всем протяжении существования российского самодержавно-бюрократического аппарата, избирает историческую форму, позволяющую ему отобразить саму сущность самодержавия, противостоящего русскому народу.

Писатель выбирает для своего произведения литературный жанр пародии, а именно пародии на труды историков официальной школы, считавших, что история вершится самодержцами, а народ «чернь», играет в истории пассивную, подчиненную роль. К тому же эти чуваки постоянно подчеркивали пользу самодержавной формы правления для России. До кучи, в «Истории…» упомянут ещё плохой дядя Михаил Петрович Погодин, один из крупнейших представителей этого направления в исторической науке, стоявший на реакционно-охранительских позициях. С-Щ не просто критикует постулаты официальной исторической школы — высмеивая и дискредитируя их, он утверждает свой собственный взгляд на сущность самодержавной формы правления и на её роль в жизни общества.

Вот мы с вами и добрались до исторической концепции. «История…», продолжая традицию пушкинской «Истории села Горюхина», по жанру является пародией на научную публикацию исторического источника. Салтыков мастерски имитирует эту форму. Заглавие: История одного города. По подлинным документам издал М.Е. Салтыков (Щедрин). От издателя: ссылается на некую летопись города Глупова + «несколько оправдательных документов в детских тетрадках» - трактаты особо идиотских градоначальников. Издатель говорит, что его труд заключается всего лишь в том, что он исправил «тяжелый и устарелый слог летописца и имел надлежащий надзор за орфографией, нимало не касаясь самого содержания летописи». Ответственность с себя сложили — ладно. Дальше — Обращение к читателю от последнего архивариуса-летописца». Намерение — изобразить преемственно преславных Неронов, т.е. градоначальников. Официальная школа и все дела. Получается, что вся история Глупова сводится к изображению деяний его градоначальников.

Потом идет глава «О корени происхождения глуповцев». А тут стоп. Отметим, что при отборе исторического материала С-Щ проявил большой такт: он не позволил себе вводить в историческое произведение, где каждое слово исполнено иронии и насмешки, описание по-настоящему возвышенных, трагических событий, которых так много было в истории нашего народа: поэтому сразу после главы о происхождении глуповцев писатель переходит к событиям 17 века, когда русский двор стал ареной борьбы авантюристов и честолюбцев, когда разрыв между народом и властью достиг небывалой глубины, и что самое главное, именно 17в. был эпохой формирования российского самодержавно-бюрократического аппарата, борьбы с которым посвятили свою жизнь многие лучшие люди России, в т.ч. и сам С-Щ.

Резко отрицательная, сатирическая трактовка сложного и противоречивого исторического события встречается в «Истории…» один раз — при обращении С-Щ к полулегендарному призванию на Русь варяжских князей. Об этом глава «О корени происхождения глуповцев» - жили-были головотяпы, порядка в их земле не было, пошли искать князя, который «будет володеть ими, и солдатов у них наделает, и острог, какой следовает, выстроит». И нашли. С третьего раза. «Воздыхали не ослабляючи, вопияли сильно» - и волюшки лишились. А так как не умели жить по воле и сами пожелали себе кабалы — стали прозываться не головотяпами, а глуповцами.

МС Макеев говорил, что призвание князя было судьбоносным решением. «С этого момента начались исторические времена», история ступила на ложный путь, а значит, в некотором смысле не состоялась. История одного города — история видимая; череда бессмысленных фигур градоначальников, не имеющих никакого отношения к реальной жизни. Логики в смене градоначальников нет — и быть не может.В «Описи градоначальникам 1731-1826» представлены 22 товарища, один другого хуже L Апофеоз этого безобразия — Угрюм-Бурчеев.

Таким образом, в «Истории…» нет и не может быть никакого глумления над русской историей, российским народом и Россией, а есть обида за народ униженный, в течение веков позволявший попирать свое достоинство властителям. Объектом сатирического изображения писатель избрал пороки самодержавно-бюрократического государства в его прошлом и настоящем.

Ф.И. Тютчев в одном из своих писем определял характер отношений между народом и властью как противостояние. А повторюшка С-Щ делает это противостояние основным конфликтом своего произведения. Перед читателем «Истории…» проходят фантастические, небывалые идиоты-градоначальники, деятельные или бездеятельные, но одинаково противостоящие массе глуповцев.

Глуповцы всегда живые люди; а вот градоначальники с фаршированной башкой (Прыщ), с органчиком вместо мозгов (Брудастый) — представители механической, мертвой власти. А мертвая власть не может нести благо живым людям; её цель — убить, превратить глуповцев в такие же механические существа. Иллюстрацией того, до чего может дойти неограниченная власть, потерявшая связь со всем человеческим в природе, власть без мысли, без каких бы то ни было нравственных критериев добра и зла, пытающая регламентировать все стороны жизни общества, служит у писателя угрюм-бурчеевщина, ставшая в произведении апофеозом глуповского самовластья. Е.И. Покусаев: «Знаменитым казарменным идеалом Угрюм-Бурчеева охватываются наиболее реакционные эксплуататорские режимы не одной какой-нибудь эпохи, а многих эпох. И дело отнюдь не ограничивается аракчеевщиной (Аракчеев с его военными поселениями — главный прототип), батожными порядками Николая I или вообще русским самодержавно-монархическим строем…»

Т.к. МСМ любит детали, кратко поясню, что же хотел сделать Угрюм-Бурчеев. Он разработал в голове своей целый «систематический бред» (это цитата, если чо). Посередине города — площадь, от которой радиусами разбегаются во все стороны улицы, или роты. Затем форштадт, земляной вал — и темная занавесь, т.е. конец свету. Каждая рота — 6 сажен ширины, каждый дом — 3 окна, выкрашен серой краской. В каждом доме — 2 престарелых, 2 взрослых, 2 подростка, 2 малолетних — подбираются по росту. Школ нет, есть только манежи для обучения гимнастике, фехтованию. Нет ни прошедшего, ни будущего; ни Бога, ни идолов. 2 праздника — весной «Праздник неуклонности» - приготовление к бедствиям; осенью — «Праздник предержащих властей» - воспоминание об уже перенесенных бедствиях. В праздники все маршируют. В обычные дни утром все одеваются, строем идут в «манеж для коленопреклонений», молятся, потом в «манеж для телесных упражнений», потом в «манеж для принятия пищи», потом работают. Солнце в зените — строем на обед. После обеда — работают до заката, на закате каждый получает по куску хлеба и валит спать. Ах да, ещё Глупов будет переименован в Непреклонск.

Пытаясь понять, почему же народ допускает проделывать с собой такие вещи, Щедрин пробует проникнуть в психологию масс. В косности, терпимости глуповцев (и всего русского народа) заключается возможность помыкать ими таким людям, как вышеупомянутые граждане. Таким образом, в России образовался как бы своего рода «порочный круг»: косность народа позволяет изжившему себя самодержавно-бюрократическому аппарату угнетать его, а эта государственная машина, пользуясь мерами административно-полицейского произвола, препятствует осуществлению любой попытки народа выйти из состояния бессознательности и покорности. Отсюда — двойственное отношение С-Щ к народу. С одной стороны, он не может простить народу его инертности и безропотности, его отношению к «зачинщикам» борьбы за свои права (выдают зачинщиков, невинных скидывают с раската, бедного престарелого ходока Евсеича, которого волокут к арестантскому дому, провожают: «Небось, Евсеич, небось; с правдой тебе всегда будет хорошо». И исчез Евсеич….) С другой стороны, С-Щ не может не сочувствовать этим бедным, забитым людям.

По МСМ, оптимизм все же в положении вещей есть. Во все века народ не меняется — мы имеем дело с теми же самыми головотяпами. А значит — выбор может быть сделан снова.

В главе «Подтверджение покаяния. Заключение» наметилось движение, развитие, попытка разомкнуть заколдованный круг. Когда У-Б упал посреди улицы, отдавая приказания, и захрапел, глуповцы почувствовали стыд. «Была ли у них история, были ли в этой истории моменты, когда они имели возможность проявить свою самостоятельность? — ничего этого они не помнили. Помнили только, что у них были Урус-Кугуш-Кильдибаевы, Негодяевы, Бородавкины и, в довершение позора, этот ужасный, этот бесславный прохвост!» А от стыда, от осознания людьми своего униженного положения до попытки его изменить — один шаг. И глуповцы его делают. Пришло ОНО (исследователи так и не договорились, что такое Оно) — и история прекратила течение свое.

«История прекратила течение свое» - прекратилась история ложная, которая началась с избрания князя. А какой будет новая история? Ответа нет — и быть не может. Начнете строить будущее сейчас — превратитесь в Угрюм-Бурчеева. Задача — дать дорогу новой жизни. «Река (которую пытался перегородить У-Б, когда принялся за осуществление своего бреда, да фиг ему) сама знает, куда надо течь» - так считает С-Щ. И МСМ.

Источники:

• Лекции МСМ
• Ю. Козловский «Жизнь под игом безумия» (мне больше понравилось, как про историю у него написано, чем у Скатова и Аношкиной)
• Цитатка из Покусаева «М.Е. С-Щ. Очерк творчества»