Эстетические воззрения Е. Замятина 1920-х годов (статья «О синтетизме», «О литературе, революции и энтропии», «Новая русская проза», «Закулисы») и образ действительности в рассказах «Мамай» и «Пещера».

О сентетизме:

3 шк. в искусстве - утвержедение (Рубенс, Золя, Толстой, Горький, реализм и натурализм), отрицание(Боттичели, Врубель, Блок, идеализм, символизмз) и синтез(отрицание отрицания: Ницше, Пикассо, неореализм, синтетизм, экспрессионизм). Синтетизм открывает путь к совместному тв. художника и читателя или зрителя. В этом его сила

"О литературе, революции, энтропии"

Революциявсюду и во всем, она бесконечна. Догматизация в науке, религии, соц. жизни, искусстве-энтропия мысли. Вредная литература полезнее полезной, тк.к она антиэнтропийна, она средство борьбы с корой, мхом.

"Новая русская проза"

Рус. лит-ра имеет много писателей и не имеет критиков. "Серапионовые братья" не считают, что нужно оберегать революцию. Каверин, Лунц отошли от растрявших в быту трациций русской прозы. Говорит о компаиционной технике Пильняка.

Молодое поколение писателей: 1. Левейшие-на скамьях старого реализма. 2. В Центре-импрессионизированный быт и фольклор. 3. Левые-сюжетники, чистая фантастика, или фантастика из быта. Они описаются на традицию русской прозы (быт, психологизм)

Лит-ра движется в сторону синтетизма.

"Закулисы"

Как писал Замятин. Если я считаюсь еще с чьим-нибудь мнением, то только с мнением моих товарищей, о которых я знаю, что они знают, как делается роман, рассказ, пьеса: они сами делали это — и делали хорошо. Другой критики -- для меня нет, и как она может быть — мне непонятно. В слове — и цвет, и звук: живопись и музыка дальше идут рядом. На первой же странице текста приходится определить основу всей музыкальной ткани, услышать ритм всей вещи. А живопись — забыта? Нет: слышать и видеть во время работы приходится одновременно. И если есть звуковые лейтмотивы — должны быть и лейтмотивы зрительные

"Мамай" и "Пещера"

В центре рассказов «Пещера» и «Мамай» -драматическая судьба интеллигенции на изломе истории. Оба рассказа являются попыткой автора вглядеться в лица интеллигентов в тумане бредо-вого мира, попытаться понять, как и чем живет в эту эпоху конкретный человек.

Герой рассказа «Пещера» Мартин Мартиныч разделяется как бы на две части: «нового пещерного, который знает - надо, и давнего, со Скрябиным, который знает - нельзя» [2] - и между ними постоянно вдет борьба за выживание.

Послереволюционная «пещера» - вселенная, она же «пещера» - спальня, как бы «раскачивает» традиционные нравственные ценности, заставляет духовного человека, интеллигента Мартина переступить через заповедь «не укради», позволяет победить пещерной, звероподобной половине героя. Герой остается жить, но в послереволюционной пещере умирает духовно. А так же умирает время, эпоха с нравственными понятиями «не убий» и «не укради».

В рассказе «Мамай» Замятин вновь обращается к характеру интеллигента, беззащитного перед грозной Историей, не способного укрыться от нее. а уж тем более противостоять ей. Это скромный служащий Петр Петрович Мамай. Главные его черты - беспомощность, робость, боязнь и вместе с тем светлое, духовное начало - любовь к книгам, которая стала для него единственной опорой в жизни. По своей натуре он очень добрый человек: и мухи-то не обидел бы.

С содроганием слушает Петр Петрович, вышедший на ночное дежурство, рассказ напарника о том, как доводилось ему убивать штыком на японской войне. А через день добродушный Мамай с кинжальчиком для книг убил мышь, превратившую спрятанные деньги на книги в труху. «Какая мелочь - убить мышь», - скажут некоторые. Дело не в мыши и не в ее смерти, а дело в том, что ранее добродушный интеллигент, влюбленный «двадцапятилетие» в книги, который мухи не обидел, в данных условиях послереволюционной реальности озлобился, перешагнул через себя, через свои моральные принципы.