Классические реминисценции в поэме В. Ерофеева «Москва-Петушки».

Анализируя феномен «другой» прозы, можно выделить ироническое направление, восходящее к поэме «М.-П.», в основу конструкции которой положено игровое начало. Мотив выпивки здесь эпатажно идентифицир-ся с самой жизнью: «Ибо жизнь человеч-ая не есть ли минутное окосение души? И затмение души тоже? Мы все как бы пьяны, только каждый по-своему, один выпил больше, другой — меньше. И на кого как действует: один смеется в глаза этому миру, другой плачет на груди этого мира. Одного уже вытошнило, и ему хорошо, а другого только начинает тошнить». Философствующий герой-алкоголик носит имя автора поэмы, совпадают даже некоторые детали биографии, но это лишь литерат-я игра. Москва и Кремль в поэме выступают в кач-ве многозначного символа тотального подавления личности, замкнутого, бесчеловечного простр-ва, откуда стремится вырваться Венечка. Петушки же, напротив, представляются неким Эдемом, воплощением земного рая, где всегда поют птицы, цветет жасмин и где героя ожидают рыжеволосая красавица и чудесный младенец. Венечке не дано достичь своего рая, так в карнавальной аранжировке воплощ-ся экзистенциальная тема трагизма человеч-го существования. Композиция поэмы соотносится с радищевским «Путешествием из Петербурга в Москву» посредством обозначения глав названиями станций следования электропоезда и запечатления авторских размышлений по ходу путеш-ия. Жанр поэмы в прозе вызывает устойчивые ассоциации с гоголевскими «Мертвыми душами». В авторском повествовании определенно угадываются интонации сентименталистской прозы карамзина. Круг исторических и лит-х имен, упоминаемых в тексте поэмы, чрезвычайно широк, но главное заключ-ся в том, что Ерофеев в своем произведении дерзко трансформирует христианскую тему. Образ забулдыги Венечки, несмотря на присущие ему черты бурлеска, в значительной мере написан «под Христа». Подобно Христу, герой в мыслях обращ-ся к Богу-Отцу. Подобно Христу, он неизменно деликатен и терпим в отнош-ии к людям, выступая принципиальным противником всякого насилия. У него нетрудно вызвать слезы, он готов посочувств-ть (и налить) каждому. С библейской легендой поэму связывают и Ангелы Господни, беседующие с героем, правда, у Ерофеева это лукавые и коварные существа, которые обманывают малодушного героя, провоцируют его унижение и промахи (обманули, сказав, что в ресторане есть херес; обещали разбудить утомленного Венечку, и он проспал всю станцию). В поэме присутствует и Сатана, искушающий героя предложением броситься с поезда на полном ходу. Однако Ерофеев реализует евангельскую тему инае, чем все его предшественники. Отказываясь от благоговейной серьезности, он без всяких обиняков включает сакральную тему в свое вызывающе сниженное, смеховое повест-ие, поэтомуне сразу узнаешь Христа в тираде: «Чел-к … …должен найти людей и сказать им: Вот! Я одинок! Я отдаю вам себя без остатка (потому что остаток только что допил, ха-ха!). А вы отдайте мне себя…». Библейские аллюзии, вначале намеченные пунктиром, с явной примесью бурлеска, по мере прирастания ассоциаций, свях-ых с последними эпизодами из жизни Христа (страстная пятница, предательство и обман, четверо преследователей, в лице которых было что-то «классическое») завершаются картиной распятия героя, пригвозденного шилом к полу. Все предшественники Ерофеева обращались к евангельской легенде серьезно, у Ерофеева сакральная тема погружена в смеховое повест-е, включена в

карнавальное действо, обеспечивающее стремит-ую динамику от комического к трагич-му. Важнейшее худож-оеокрытие Ерофеева состоит в дерзновенном смешении высокой литературной, библейской лексики с разговорной, простонародной, брутальной. Такую дерзость мог себе позволить только писатель с абсолютным лингвистическим слухом. Тургенев-о ря.Чехов-в чел дБ все прекрасноКороче, Гоголь (жанр поэма), радищев (Путеш из Пб в москву), дост (мотив двойничества, блуждения,философ вопросы), Тургенев (на уровне стилистики), Бунин, Куприн, Горький (На дне),чехов, Шукшинин (чудак), Пушкин, Толстой (Анна каренина -брошусь под поезд), Блок («Соловьиный сад» - человек уволен за пьянку и прогулы)Другая проза(ерофеев, петрушевская «свой круг», кураев «ночной дозор» и др)другая эстетика, в основе которой лежит универсально-понимаемый пинцип относительности, изменчивости, полифонизма, диалог с хаосом. Предмет изображения –тошнотворность жизни и потемки человеческого сознания, душевное подполье. Герои- люди-толпы, люди соц обочины, маргиналы и аутсайдеры(алкоголики, проститутки, бомжи). При это авторы не морализуюи, не проповедуют нравств возрождение, а выступают посредниками м\д жизнью и чит-м.Выбор предмета(жизнь соц низов), героев-мариналов, жанра (физиолог очерк), стиль (эстетика ничтожного, маргинального) позволяет говорить об экспулатации традиций натур шк 1840-х гг и формировании нат напр-я в рамках дургой прозы.