Молчание и слово в литературе романтизма (Иллюстрировать конкретными примерами).

Проблема слова и молчания занимает особое место в творчестве романтиков, которые пытались открыть все грани и возможности слова как средства познания и понимания высшего, душевного состояния человека.

Новалис в своём трактате «Христианство и Европа», рассматривая развитие религии, выделил ряд причин, из-за которых началось разложение христианской морали и произошёл «раздел нераздельной Церкви». Абсолютизация Мартином Лютером Библии и возведение её в ранг главного и единственного критерия правильности веры является одним из факторов, повлиявших на церковный раскол, по мнению Новалиса. В религиозную тематику вмешивается земная наука – филология, оказавшая на христианство разделяющее влияние. « Пока Библия оставалась эзотерической, а соборы и духовный их глава сохраняли свою священную власть, буква ещё не могла стать столь вредоносной; теперь, когда больше нет всех этих противоядий, утвердилась полная общедоступность Библии, и убогое содержание, грубый, абстрактный набросок религии отчётливее проступил в этих книгах, бесконечно затруднив свободное, животворящее, всепроникающее откровение Святого Духа» [1]. Следствием этого, является умаление чувства священного и исчезновение специфических интерпретаций реальности, претендующих на тайный характер, подведение их под общий, единый канон.

Новалис видит истинный метод совершенствования духа в единении и уединении с самим собой, а деловая жизнь и бытовые заботы являются главными вредителями на пути познания сверхреального. Быт осушает человеческий дух, заменяет абсолютную истину ложными моральными ценностями. «Должно быть, совершенствование высших чувств нуждается в некотором одиночестве, и слишком распространённое общение людей друг с другом поневоле удушает тот или иной росток священного, спугивая при этом богов, которые избегают беспокойной сутолоки, охватывающей разрозненные общества, и переговоров по ничтожным поводам» [1].

В данном трактате Новалис рассматривает «слово» и излишнее общение между людьми как факторы, которые тормозят движение к одной из главных целей человеческого существования – познания духовной и божественной истины.

В. Гумбольдт рассматривает язык как средство познания человека, как путь, двигаясь по которому можно достичь понимания сущности целого народа, а также того, что выходит за рамки видимого и слышимого. «Язык – это объединённая духовная энергия народа, чудесным образом запечатлённая в звуках, в этом облике и через взаимосвязь своих звуков понятная всем говорящим и возбуждающая в них примерно одинаковую энергию. Языки дают нам в отчётливых и действенных чертах различные способы мышления и восприятия» [2].

Гумбольдт выделяет особую способность языка передавать душевные «тяготы» человека, заключённую в трансформации значения слова и внесения в него своего рода подтекста, который является опорой понимания человеческих переживаний и ощущений. Субъективный взгляд на предмет и явления является неотъемлемой частью народного мировоззрения и человеческого общения, следовательно и языка. «Разные языки это отнюдь не различные обозначения одной и той же вещи, а различные видения её. И если вещь эта не является предметом внешнего мира, каждый говорящий по-своему создаёт её, находя в ней ровно столько своего, сколько нужно для того, чтобы охватить и принять в себя чужую мысль»[2].

Два полярно отличающихся взгляда на «пользу» слова схожи в том, что доказывают наличие огромной силы его воздействия на человека, обладающей как созидательным, так и деструктивным характером. Многогранность возможностей слова неоспорима: оно является средством познания, созидания и разрушения.

Опорой для более успешного понимания творчества романтиков и их взглядов на слово служит труд «Поэтика мистического чувства» советского литературоведа В.М. Жирмунского. В своей работе он указывает на особенную черту творчества романтиков – «борьбу со словом». Романтики ставили перед собой парадоксальную цель: они стремились передать словом невыразимое. Посредством сказочного оформления, они давали вещам и явлениям жизнь, отражая их душу. «Борьба со словом, с образом, попытка вложить в него содержание большее, чем обычное, являются характерными для романтиков. И прежде всего это видно в том принципе невыразимости бесконечного переживания души, который так остро выставляется всеми мистиками…» [3].

Романтики при помощи слов, качественно изменяя их сущность, придавая им новые значения, пытались передать внутренне состояние души, неподвластное ни одному из пяти органов чувств. Ими стирались границы восприятия искусства, у романтиков «сами слова теряют отчётливость понятий; они получают свою ценность уже не по смыслу, а по звуку своему, по своей музыкальной значительности» [3]. Всякое искусство есть выражение бесконечного в конечном, как говорит Шеллинг, оно слияние и полное отождествление чувственного и сверхчувственного. Создавая произведения, которые стоят на перепутье нескольких видов искусства (литературы, живописи, музыки) и которые требуют от человека синестетического восприятия явлений, романтики пытались отразить истинную сущность вещей, которая требует для понимания использование всех граней чувственного восприятия.

В стихотворении Э.А. По « К М.Л.Ш.» проблема «слова и молчания» рассматривается с точки зрения соотношения образа и слова. Лирическое Я поэта разочаровывается в слове, хотя недавно ещё не представляет себе мыслей, созданных без опоры на язык. Он открывает для себя мир образов, глубоких чувств, «полумыслей», превосходящих слова в той степени, в какой ангелы превосходят человека. По его мнению, мир образов куда более точен и тонок. При всём желании выразить ту мысль, идею, образ, что явился ему, у него это не выйдет, потому что тонкость и хрупкость «души мысли» не позволят этого сделать с помощью слов, которые в этом случае становятся ужасно грубыми и неуклюжими.

«Рука застыла; брошено перо.»

Столь сильное волнение души не может вынести лирическое Я поэта, образ завладевает им, погружая в глубокую апатию.

«Тебе молиться именем твоим

Не смею: ни писать, ни петь, ни думать;

И чувствовать устал - оцепененье

Владеет мной пред златовратным сном,

Оцепененье сковывает чувство.»

Дурманящее наваждение, в которое он впадает, может вызвать только мысль, только идея, плотно завладевшая разумом. Вероятно, невозможность выразить этот образ и заставляет поэта метаться из угла в угол, не видя ничего кроме единственного «миража».

«Вперед, направо ль, влево ль погляжу –

Туман багровый застигает землю,

И лишь один-единственный мираж

Горит у горизонта - ты! ты! ты!»

Стихотворение – послание «Новалис к Тику» является носителем обширной системы образов: чистый, неопороченный блеском ложной морали юноша, книга как носитель абсолютного знания, святой дух предка и природа. Каждый образ наделён животрепещущим духом, всё здесь непременно взаимосвязано. Главным героем стихотворения является ребёнок, или подросток именно потому, что его голова не обременена ложным знанием, он чист и открыт для истины. Детская наивность служит ему средством познания Мира и Бога. Его долгожданное возвращение в родные края после долгого странствия, ставшего для него своего рода испытанием веры, стало переломным моментом жизни. Книга открыла перед героем всё таинство жизни и мироздания, а главное поселила в его душе покой.

«Скитанью долгому в разлуке

Дух книги положил конец;»

«Века прервет одно мгновенье,

С Великих Таинств снят запрет;

Здесь в этой книге откровенье:

В ней прорывается рассвет.»

Дух отца подобен образу ангела или пророка, взывающего к будущим праведным делам. Дух призывает довериться книге и нести её свет во благо человечества.

«Стань провозвестником денницы,

Мир проповедуй меж людьми

И наподобие цевницы

Мое дыханье восприми!»

Вся система образов строится вокруг главных: образов Бога и Мира. Они неразрывно связаны между собой, дают жизнь всему, что есть. Каждая частица природы обладает качествами живого существа, всё вокруг дышит и движется.

«

«И в сердце, чувствами богатом,

Весна незримо проросла.»

«Науку звезд, уроки злаков,

Мир неизвестный, мир-кристалл»

«И ветерок среди истомы

Седины зыблет с высоты.»

«Ты на моей стоишь могиле, -

Нарушил голос тишину»

«Подросток, на горе отвесной

Я видел душу всех вещей.»

 

В стихотворении А. фон Шамиссо «Молитва вдовы» слово открывает свою разрушительную способность. Старуха, насылающая проклятья на своего господина, изначально даже не предполагает, чем всё кончится для неё, т.к. ярость не даёт ей трезво взвесить все факты. Проклятье отражается на ней самой, и божественная кара является неизбежным результатом возрастающей греховности старухи.

«И я прокляла его! Бог услыхал

безумство мое и меня наказал»

Двоякую трактовку приобретает сквозной рефрен «Научит молиться нужда!». С одной стороны «научит молиться нужда» правильно, не посылая проклятий, научит находиться в молчании и спокойствии, сдерживая все тяготы, а с другой «научит молиться» результативно, так, чтобы все мольбы исполнялись, какой бы грешный замысел они в себе не крыли и какие бы последствия за собой не несли. В итоге, после ряда бедствий, вдова приходит к спокойствию и терпению.

«Прошу тебя, Боже, молитве внемли,

их милости многие лета пошли.»

Двойная сторона силы слова также раскрывается в стихотворении Уильяма Блейка «Словом выразить нельзя». Герой, обладая благими намерениями, выразил, как умел, свои чувства к возлюбленной. Однако результат оказался плачевным: дорогая сердцу не вняла, разревелась и ушла. Герой оказывается жертвой коварной игры слова, воспринятого возлюбленной с обратной стороны.

«Я сказал, я все сказал,

Что в душе таилось.

Ах, любовь моя в слезах,

В страхе удалилась.»

Блейком поднимается вопрос об определении сущности добра и зла, если можно так выразиться. «Любимая», не сумев понять чистоты и искренности признания героя, уходит к первому встречному, которые завлёк её вкрадчивыми словами и шутками. Простота выражений и привычные манеры ей становятся важнее истинного чувства.

«А мгновение спустя

Путник, шедший мимо,

Тихо, вкрадчиво, шутя

Завладел любимой.»

Изучая природу несказанного и невыразимого, сталкиваясь с явлениями неоднозначными для понимания, поэты-романтики подняли проблему влияния и значения слова и молчания. Вопрос о преимуществах речи как способа самопознания и самовыражения, а также вопрос таинственной природы молчания являются философскими, отчего имеют субъективный характер. Многогранность значений слова и неозначенных переживаний находятся в постоянном противоборстве, в силу того, что не каждый язык способен представить всю полноту душевного состояния человека, т.к. даже внутри него самого встречаются противоречия.